Анна Завгородняя - Проклятый [СИ]
— А если она сказала правду? — мелькнуло в моей голове шальная мысль, но я тут же успокоила себя. Вот приедет Сигурд, и все уладится, сказала я вслух. Но какое-то предчувствие беды уже закралось в сердце…
Лица сидевших у огромного костра мужчин осветило кровавое пламя, когда один из них подбросил в огонь дров и тот, вспыхнув, поднял к ночному небу свои алые лепестки, рассыпая сноп искр. Мужчины снова заговорили. Они спорили о чем-то, то разговаривая парами, то все вместе. Когда на поляне у костра появилась еще одна фигура, все резко замолчали и тогда в тишине, нарушаемой лишь треском горящего дерева стали слышны и другие звуки: шум морского прибоя и шелест ветра в ветвях деревьев. Мужчина тем временем стал приближаться. У него была тяжелая походка, он слегка сутулился и покачивался на ходу. Кто-то из вождей было встал, чтобы поддержать его, но мужчина только махнул рукой и вскоре сам подошел к огню. Пламя осветило его осунувшееся лицо.
— Вы созвали совет без меня? — спросил он. Голос звучал по-прежнему властно, хоть и с легкой хрипотцой.
— Нам надо было поговорить, — один из вождей встал и посмотрел на своего короля, — Ты плохо выглядишь, Коннор, — добавил он.
— Не настолько плохо, чтобы не суметь возглавить совет, — король сел во главе на поваленный ствол сосны и устало выпрямил ноги, — Что вас волнует? — спросил он, — Кажется, мы возвращаемся с богатой добычей и минимальными потерями? Надо радоваться, а вы устраиваете за моей спиной какие-то непонятные интриги. Считаете, что я бы не узнал обо всем этом? — он обвел присутствующих взглядом, запоминая их лица, хотя и так знал здесь каждого.
— Думаете, я не знаю причины, по которой вы все здесь собрались? — сказал Коннор после затянувшегося молчания. Никто из присутствующих так и не ответил на его предыдущий вопрос. Он знал, что в какой-то мере они все его боятся, хотя, конечно, с годами этот страх стал немного притупляться. Чтож, подумалось ему, стоит немного напомнить о себе, иначе долго ему не протянуть. Странно, он думал, что с устранением Трора, его главного конкурента, все более-менее наладится, но нет.
— Я ведь прекрасно знаю, что сорвал ваши планы, — Коннор заставил себя улыбнуться, хотя ему и было больно. Проклятый мальчишка, подумал он, вспоминая Трора, — Вы хотели сместить меня, не так ли. Мне интересно, знал ли Трор, что вы готовите его на мое место?
— Ты напрасно так думаешь, — сказал один из вождей. Коннор повернул к нему свое лицо и узнал в говорившем Гавина, одного из своих лучших людей. За Гавином были два корабля и почти сотня отличных бойцов, но не это было главное. Основным Коннор считал то, что Гавин был честным человеком и к его мнению прислушивались, порой даже сам он, король, позволял себе брать на заметку его советы.
— То есть, то, что вы хотели меня подвинуть в сторону это неверно? — спросил Коннор.
— Но ты сам говорил, что Трор тебе как сын, — возразил Гавин, — Это что же получается, ты все время лгал нам? Зачем?
Коннор вздохнул.
— А я вам и не лгал. Трор действительно мне был как сын, даже более того, — он сделал паузу и лишь когда лица всех, сидящих у костра повернулись в его сторону, продолжил, — Он и есть мой сын.
У Гавена отпала челюсть. Он в удивлении воззрился на своего короля. Коннор кивнул, подтверждая свои слова.
— Вы мне не верите? — спросил он с издевкой в голосе, — Но Трор Безумный — мой бастард. Я отдал его Ульфу, человеку, которого он все это время считал своим отцом в первый день его рождения. Когда его мать его родила мне, я на радостях позвал в свой дом провидицу, но мне было предсказано, что я умру от руки собственного сына. Я не смог тогда убить ребенка, что-то не позволило, он был такой слабый и маленький и я просто не верил, что когда-то это дитя поднимет на меня руку. Я избавился от него, отдав его другому человеку на воспитание и надеясь, что таким образом наши пути больше никогда не пересекутся, но все-таки судьбу не обманешь… Теперь вы все знаете и я объяснил вам причину моего поступка. Считаете ли вы меня неправым?
Люди за костром сидели молча. Кто-то отвел глаза. Эгир коротко хмыкнул. Хев почесал затылок.
Коннор поднялся на ноги и, сделал было шаг, намереваясь уйти, как вдруг его ноги подкосились, и он медленно осел на землю. Гавин первым бросился к своему королю.
— Лекаря, — рявкнул кто-то и один из мужчин поспешил в лагерь.
— Он что умер? — прозвучал голос Эгира.
— Нет, потерял сознание.
Когда вернулся Бран в сопровождении сонного лекаря, они уже перенесли Коннора ближе к огню. Лекарь присел рядом и распахнул на груди короля безрукавку и тут же отпрянул.
— Его рана гниет, — выругался он срывая пропитанные кровью бинты.
— Трор все-таки убил его, — сказал Гавин.
И тут Коннор открыл глаза.
— Еще нет, — просипел он.
— Что это? — Свенд сел рядом с Трором, укладывавшим в резной сундучок, инкрустированный серебром и полудрагоценными камнями, разные дорогие безделушки.
— А ты не видишь? — спросил Трор.
— Я вижу только то, что ты сегодня все утро, как девица, роешься в бабских побрякушках, — слова Свенда привлекли внимание Олава, сидевшего на веслах. Он бросил взгляд на вождя и его друга, расположившихся на корме.
— Я не роюсь, а отбираю самые красивые украшения, — объяснил Трор.
— И зачем это?
— Как зачем? Хочу сделать дар своей невесте, ее красота достойна лучших украшений на свете, — Трор наконец захлопнул крышку сундучка и распрямил спину. Он посмотрел на проплывающие вдалеке берега и покосился на Олава.
— Узнаешь? — крикнул он ему, — Скоро будешь дома!
Олав кивнул, не отрываясь от весла. Мышцы на его спине перекатывались от напряжения. Вдоль позвоночника, по обнаженной коже сбежала струйка пота. От палящего солнца вся его спина, руки и лицо покрылись ровным бронзовым загаром. С тех пор, как они покинули Коннора и забрав причитающуюся им часть награбленного, отправились в обратный путь, прошло несколько недель. Олав, повинуясь какому-то порыву, после произошедшего в павшем городе, принес присягу верности Трору, признав его своим вождем, и теперь на полных правах состоял в его дружине. Он больше не был сыном торговца, теперь он стал воином. После сражения у стен Боллтрола, вождь и его люди стали иначе относится к Олаву. И если раньше его почти не замечали, лишь изредка перебрасывались фразами, то теперь, когда он стал своим, братья по оружию стали впускать его в свою компанию, когда отдыхали от гребли, или высаживались на берег. Олав был рад подобным переменам. Он больше не помышлял о том, что когда-то имел глупость усомниться в своем призвании быть воином. Хотя так и не понял страсти к убийствам и за те несколько набегов, которые произошли по пути домой, ему все же приходилось убивать, как и всем.
